Один день из жизни «Первого отдела»
«Первый отдел» — сообщество юристов и адвокатов, которые работают по самым сложным политическим делам. Наших доверителей преследуют по статьям о «госизмене», «шпионаже», «сотрудничестве с иностранным государством на конфиденциальной основе», «ЛГБТ-экстремизме». Также мы работаем в делах «иностранных агентов». Конечно, почти все адвокаты и юристы находятся в России. К сожалению, мы не можем раскрывать их имена или опубликовать список дел, в которых работаем. Это опасно. Но можем (хоть и частично) рассказать о том, как устроена работа тех участников «Первого отдела», которые были вынуждены покинуть страну.
Координатор уголовной практики Александр Свиридов: «Если идет эвакуация, то я не сплю несколько дней»
Сегодня день начался с проверки связи с нашими подзащитными, которых мы должны эвакуировать. Одна из них — девушка, против которой возбуждено дело по «экстремизму», она находится под домашним арестом. Два других подзащитных — трансперсоны. Их преследуют за переписку с провокатором, который представился сотрудником украинских спецслужб.
Эвакуация — сложный процесс, который невозможно проводить по одному шаблону. Я готовлю техническую и организационную часть, составляю подробный план действий и адаптирую его под конкретную ситуацию: где находится человек, насколько высоки риски, какие меры предосторожности необходимы. Даже при наличии универсальной «дорожной карты» каждый план требует доработки и перепроверки. На одного человека может уходить несколько часов работы.
Я принимаю обращения по уголовным делам и моя задача, исходя из запроса, оценить, чем именно мы можем помочь в каждом конкретном случае. Это может быть первичная юридическая консультация, поиск адвоката, подключение волонтерской помощи, организация сбора средств или эвакуация. Чаще всего запрос на помощь в поиске адвоката. При этом все сложнее находить юристов, готовых работать с делами, связанными с государственной тайной и политически мотивированным преследованием. Неприятно, когда из-за этого не получается быстро оказать помощь человеку.
Я регулярно консультирую родственников подзащитных, в том числе тех, кто уже столкнулся с обысками или допросами либо им это может грозить в ближайшее время. На первом этапе людям важно понять уровень рисков и возможные сценарии развития ситуации. Детальную юридическую стратегию они обсуждают с адвокатом.
Сразу после обыска или допроса люди, как правило, находятся в состоянии сильнейшего стресса, однако они более сконцентрированы. Важно дать им короткие четкие шаги, чтобы они не усугубили свое положение. Поэтому первичный созвон обычно не занимает много времени — от получаса до часа. Спустя сутки или двое приходит осознание произошедшего, и количество вопросов резко возрастает.
Родители, чьи дети оказались под следствием или в заключении, часто обращаются повторно не из-за новых юридических обстоятельств. Им важно, чтобы их поддержали и выслушали. В условиях страха, изоляции и недоверия к окружающим у них зачастую нет возможности обсудить происходящее с близкими. Мой личный опыт преследования силовыми структурами помогает выстроить с ними более доверительный диалог.
После консультаций я созванивался с партнерскими организациями «Первого отдела», чтобы обсудить совместную работу по помощи тем, кто находится в России, и тем, кто находится в транзитных странах. Людей, нуждающихся в помощи, становится больше, поэтому нужно распределять ресурсы между разными проектами.
Работа с подзащитными нередко продолжается и после их выезда из страны. Я помогаю с инструкциями для оставшихся родственников, консультирую по бытовым и административным вопросам, взаимодействую с партнерскими организациями, которые могут помочь с визами, документами или адаптацией в новой стране. Поддержка может продолжаться до момента, пока человек не получит стабильный и безопасный статус.
Четкого рабочего графика у меня нет. Особенно если мы принимаем решение о сопровождении эвакуации, работа идет практически круглосуточно — с момента, когда человек выходит из дома, и до подтверждения, что он благополучно пересек границу и находится в безопасности. В такие периоды я могу не спать по несколько дней, постоянно оставаясь на связи и контролируя каждый этап. Со временем у меня появилась личная традиция: когда эвакуация подходит к концу, я еду пить кофе в аэропорт рядом с домом. Не имеет значения, покидает ли наш подзащитный опасную территорию через наземную или воздушную границу — для меня это небольшой ритуал проводов в новую жизнь. Чаще всего речь идет о людях, которым грозит 12–15 лет лишения свободы за действия, которые они не совершали, либо за поступки, за которые в других странах уголовного преследования не существует. Они вынужденно отказываются от привычной жизни и оказываются в состоянии полной неопределенности. Сегодня это цена права на свободу, безопасность, здоровье и свободу совести.
Юрист Максим Оленичев: важно отслеживать и документировать ход политических репрессий
Я сотрудничаю с «Первым отделом». Сегодня в 10 утра в Москве было судебное заседание по одному из административных дел нашей доверительницы. Накануне я готовил правовую позицию и два ходатайства для этого процесса, поэтому мне нужно было быть на связи с адвокатом, который представлял доверительницу в суде.
После этого я вычитал пост для телеграм-канала «Первого отдела» об итогах заседания, новость опубликовали, и у меня начались звонки. В основном все консультации были связаны с оценкой рисков для «иноагентов»: нахождение в России, трудности, связанные с недвижимостью и трудовой деятельностью, также недавно появились изменения в налоговом кодексе. Около 20 моих доверителей-«иноагентов» продолжают оставаться в России, поэтому я не могу назвать их имена.
Потом у нас была еженедельная юридическая планерка, на которой мы обсуждали текущие дела и решали, какую стратегию для защиты выбрать, в какую сторону двигаться дальше. Я занимаюсь «иноагентскими» делами, чаще всего это дела об административных правонарушениях и дела об оспаривании включения в реестр, но есть и нетипичные истории. Допустим, лишение мандата депутатов из-за внесения в реестр «иностранных агентов». Мы оспариваем это решение. Также я занимаюсь оспариванием статусов нежелательных организаций, работаю с делами об административных правонарушениях, которые связаны с участием в создании материалов нежелательных организаций. Помимо этого есть блок уголовных дел по ЛГБТ-экстремизму, такие дела я веду совместно с уголовной практикой (имеются в виду адвокаты, которые работают по уголовным делам, — Прим. «Первого отдела»).
Сейчас у меня в курировании 87 дел, по которым ведется активная работа. Каждую неделю я проверяю карточки этих дел на сайтах судов, таким образом иногда узнаю о новых протоколах, составленных на доверителей. Основная часть моей работы — это подготовка документов для суда. Сначала я изучаю материалы дела. Если это дело об административном правонарушении, то, соответственно, базовый документ — это протокол. Я пытаюсь понять, есть ли в нем какие-то нарушения. Проверяю не только содержательную часть, но и, например, было ли лицо уведомлено о дате, месте и времени составления протокола. По одному из таких дел «Почта России» не хранила письмо семь календарных дней, как требуется по правилам почтовой связи, и вернула это письмо уже на третий день в административный орган. Суд первой инстанции привлек к ответственности нашего доверителя-журналиста, но в апелляции удалось отменить это решение из-за несоблюдения сроков хранения письма.
Далее я изучаю все справки, которые представлены в деле. Часто в этих справках содержатся скриншоты постов, публикацию которых вменяют доверителю. В жалобе я описываю, почему даже с точки зрения национального законодательства здесь нет правонарушения или нет вины доверителя. На некоторые жалобы уходит 2-3 часа, а на некоторые — целый день. Анализировать материалы и формировать правовую позицию — это творческая и моя любимая часть работы.
Да, дела против «иноагентов» — политические, поэтому решение суда понятно заранее. Но участие в таких процессах позволяет понять, каким образом в стране проводятся политические репрессии. В суде мы получаем дополнительные материалы, например, на основании которых человека включили в реестр «иноагентов». Это помогает понять их логику и отслеживать тенденции, чтобы консультировать новых «иноагентов» и снижать их риски, если они находятся в России. Многие наши доверители — творческие люди, которые не следят за законодательством, а мы можем помочь им избежать уголовной ответственности. Второй важный момент — документирование репрессий. Мне кажется, для будущего это будет иметь большое значение, ведь важно понимать, кто и как участвовал в этих процессах, как репрессии разворачивались и развивались. Ну и третий момент — у доверителей всегда есть возможность выиграть дело в международных инстанциях. Да, это небыстрые процессы. Предполагаю, что Комитет по правам человека при ООН будет рассматривать одно дело 2-10 лет. Но если Россия изменится и будет развиваться демократическим путем, то новые власти более охотно будут выполнять решения КПЧ.
Адвокат Иван Павлов: «Любимая часть работы — положительные исходы уголовных дел»
Сегодня рабочий день начался в семь утра с разбора сообщений. В основном это переписка с адвокатами. Количество дел о государственной безопасности резко выросло, она залезла практически везде. Иногда адвокаты обращаются с вопросом о делах по общим уголовным составам, то есть не по политическим делам. Опыт, который накоплен за 30 лет практики, очень востребован. Адвокаты интересуются, задают вопросы, советуются, иногда приходится вычитывать какие-то судебные документы.
Да, в некоторых делах есть государственная тайна, но эту гостайну мы и не обсуждаем. К тому же чаще всего гостайна — это одна бумажка, на которой стоит гриф «секретно» или «совершенно секретно», и которая непонятно для чего охраняется, ведь сама по себе она пустая. Она, конечно, приносит дискомфорт, потому что в отношении адвоката могут быть применены разного рода ограничительные меры. Например, ограничение на выезд из страны. «Засекреченные» бумаги могут появиться в деле даже после того, как адвокат принял решение о вступлении в защиту. Это осложняет работу адвоката, в том числе ему могут запретить фотографировать материалы дела и во время ознакомления их придется переписывать от руки. Но к тем вещам, которые обсуждают адвокаты, гостайна не имеет никакого отношения. Чтобы обсудить стратегию дела или какое-то ходатайство, не нужно раскрывать государственные секреты.
Часть рабочего дня занимает общение с журналистами. Сегодня был эфир на «Живом гвозде», вечером журналисты The insider попросили написать статью. Также я веду переговоры с New York Times о том, чтобы они написали материал про одного нашего доверителя, общаюсь с партнерами — вот сегодня запланирован звонок со спецдокладчиком ООН по правам человека в России Марианой Кацаровой. К таким звонкам и эфирам я не готовлюсь. Разумеется, читаю список тем, которые предполагается обсуждать, но на полноценную подготовку времени нет.
Днем была еженедельная юридическая планерка. На ней мы сверяем часы по делам, обсуждаем сложности: где-то адвокат в чем-то сомневается, в каком-то деле нужна помощь. У нас есть координаторы практики, которые следят за новостями по каждому делу и раз в неделю нам докладывают, чтобы была возможность обсудить спорные места. По итогам планерки мы можем отдельно созвониться уже в узком составе адвокатов, чтобы обсудить конкретное дело более детально. Остальную часть времени занимает непубличная работа, о которой я не могу рассказать.
У меня очень ненормированный график. Времени катастрофически не хватает, поэтому в субботу и воскресенье тоже приходится заниматься делами. Мне это не доставляет какого-то дискомфорта. Я уже давно живу в таком режиме.
Любимая часть работы — положительные исходы дел, которые мы ведем. Речь не столько про успешные эвакуации, сколько про дела подзащитных, которые находятся в заключении. Для кого-то удается снизить наказание до минимума, облегчить режим в колонии, добиться свидания с близкими. Это мотивирует.
Адвокат Евгений Смирнов: «Последнее рабочее сообщение я отправил в 2:30 ночи, а первый звонок был уже в 6:40 утра»
Первый звонок сегодня был в 6:40 утра. Адвокат заходил на следственные действия к подзащитному (действия, которые проходят в рамках следствия по уголовному делу: допрос, очная ставка, следственный эксперимент и т.д., — Прим. «Первого отдела»), нужно было еще раз свериться по поводу правовой позиции. Потом позвонил адвокат, которой сегодня планировал зайти в СИЗО к обвиняемому в «госизмене». У доверителя нужно уточнить много важных деталей не только для защиты по делу, но и для того, чтобы понять риски для коллег обвиняемого: они находятся в России и, похоже, на их безопасность дело тоже повлияет.
Следующий созвон был по поводу консультации заключенного перед этапом. Это такой технический визит в СИЗО, когда адвокат должен рассказать, как будет проходить этапирование в колонию, какие сложности могут возникнуть, как после этого восстановить связь с родственниками и правозащитниками. Также нужно было обсудить важные моменты обжалования приговора, в том числе объяснить, какую помощь мы готовы оказать.
Сейчас 13 часов дня, а у меня уже было, кажется, восемь разных консультаций. Обычно это разговоры с адвокатами, которые работают в делах о «госбезопасности». Мы согласовываем позицию, обсуждаем детали работы по делу, я вычитываю ходатайства и жалобы. Некоторые важные документы составляю самостоятельно. В каком-то деле это может быть текст для прений, где-то даже жалоба на меру пресечения. Все очень зависит от дела и ситуации.
Есть и неуголовные дела. Например, сейчас мы оспариваем ограничения на выезд из страны для одного из адвокатов. Скоро будет заседание специальной комиссии, к которому нужно подготовить документы. Часть моей работы — консультации тех, кто находится на свободе и пока не стал фигурантом уголовного дела. Например, сегодня я консультировал одного правозащитника, у которого ночью возникли проблемы при въезде в Россию.
Количество работы невозможно предугадать. Какие-то консультации и звонки запланированы, но часто бывает так, что, например, адвокат пишет: «Я освобожусь во столько-то, мне нужно посоветоваться». Также журналисты обращаются за комментариями. Если что-то случилось — приняли новый законопроект, появилось громкое уголовное дело — могут несколько раз за день позвонить, чтобы взять комментарий. Иногда журналисты обращаются за консультациями. Например, сегодня я общался с человеком, который готовит материал про дело о «госизмене». У него были вопросы о том, как можно связаться с обвиняемым.
Также вместе с координатором уголовных дел я занимаюсь эвакуациями. У нас распределены обязанности: Александр занимается логистикой, а я анализирую риски — где человека могут поймать, в какое время точно нельзя выезжать. Некоторые партнеры обращаются с вопросами по поводу организации эвакуаций из России. Им нужно объяснить методику: как работаю базы розыска, как ловят людей, которые пытаются выехать, что нужно учесть, когда эвакуация только планируется.
Большую часть дня, конечно, занимает работа по уголовным делам. У меня около ста дел, по которым ведется активная работа. Чаще всего это дела о «госизмене», которые возникли из-за провокаций спецслужб. Кого-то угрозами заставили сфотографировать что-то, кого-то — поджечь вышку сотовой связи или перевести деньги. Часть дел — это дела против знакомых и коллег, в которые, конечно, приходится сильнее включаться. Все-таки это более личные истории.
По своим делам (На Евгения Смирнова регулярно составляют протоколы за нарушение административного законодательство об «иноагентах». В ноябре 2025 года его объявили в федеральный розыск по обвинению в якобы «разглашении гостайны» из-за работы в деле против политзаключенной Карины Цуркан, — Прим. «Первого отдела») я принципиально не защищаюсь. К тому же основная работа занимает слишком много времени.
Вчера последнее рабочее сообщение я отправил примерно в 2:30 ночи, а первый звонок был уже в 6:40 утра. Я спал меньше четырех часов. Выходных у меня нет, но завтра я собираюсь взять отгул, потому что нужно немножко выдохнуть. Я уже не справляюсь.
Вы можете поддержать работу «Первого отдела» несколькими способами.